Рассмотрим, как брачность в России сказывалась на рождаемости. Прежде всего, следует отметить, что русская дореволюционная деревня не знала сознательного ограничения числа рождений. Крестьяне в России не делали абортов, подавляющее большинство из них даже не знало о возможности искусственного прерывания беременности. Что касается противозачаточных средств, то о них крестьяне также ничего не знали. К тому же рождение детей было освящено православной церковью. И вообще, уклонение от рождения детей считалось величайшим грехом. Эта догма настолько вошла в психологию русского крестьянина, что стала частью его менталитета.

Сколько же детей в такой ситуации могла родить за свою жизнь русская крестьянка? Рождаемость во многом зависела от территории проживания. Так, вологодская крестьянка рожала в среднем шесть детей, рязанская и ярославская – восемь, воронежская – девять. Это, разумеется, гораздо ниже физиологической пло­до­витости женщины, но также очень много.

Если попробовать построить модель демографического поведения русского человека к началу XX в., то она будет выглядеть примерно следующим образом: брак и дети – святое дело, холостое состояние – безнравственно; чем раньше создаешь семью и чем больше детей – тем лучше; дети – божья благодать, препятствовать их зачатию – грех; детей рождается и умирает столько, сколько богу угодно; второй брак возможен в случае овдовения, третий – нет.

Данная модель поведения сложилась задолго до XIX в., однако и в начале XX в. она не претерпела существенных изменений. Незначительные изменения были лишь в тех губерниях, где было развито отходничество. До начала XX в. неограниченная рождаемость господствовала и в российских городах. Высокой и поголовной была в городах и брачность, хотя и несколько ниже, чем в деревне. Только мужчины в городе вступали в брак несколько позднее деревенских парней. Горожанки же выходили замуж так же рано, как и крестьянки.

Что касается губерний России, населенных инородцами, то в малороссий­ских, белорусских и поволжских губерниях модель их демографического поведения не отличалась от модели великороссов. Отличались прибалтийские губернии России. Возраст вступления в брак в этих губерниях был выше. Меньше было у них и детей – не семь, восемь или девять, как у русских, а четыре – пять. Ниже, чем у русских, была и рождаемость у туземного, т.е. коренного, населения Туркестана. Причин этого было несколько. Во-первых, население районов Туркестана, или по более поздней терминологии – Средней Азии, сильно страдало от малярии, что заметно снижало продуктивность браков. Во-вторых, в отличие от России в Средней Азии распространенным явлением было наличие большой разницы в возрасте между супругами. Это отнюдь не способствовало высокой продуктивности браков.

Для России был характерен не только высокий уровень рождаемости, но и высокий уровень смертности. В начале XX в. в России господствовала смертность традиционного типа, вызванная преимущественно экзогенными факторами. На первом месте по причинам смертности стояла пневмония, на втором месте был туберкулез. Продолжительность жизни в России оставалась очень низкая – для женщин она составляла 33 года, для мужчин – 31 год. В европейских странах средняя продолжительность жизни к началу XX в. перевалила за 50 лет, в Великобритании она достигла в это время шестидесятилетней отметки. Это означало, что родившемуся в России ребенку предстояло прожить в два раза меньше, чем его сверстнику в Европе. Выше средней по России была средняя продолжительность жизни и в прибалтийских губерниях, в Эстляндии, например, она была на десять лет больше, чем в среднем по стране. В Туркестане же средняя продолжительность жизни была ниже, чем в целом по стране.

Следовательно, для России был характерен высокий уровень рождаемости, однако он погашался высоким уровнем смертности. До 15-летнего возраста, т.е. до начала репродуктивного периода, в стране доживала только половина детей. Поэтому среднегодовые темпы прироста населения Российской Империи в XIX в. составляли 1,0% в год. А вот в 1890-е годы темпы прироста населения резко возросли и составили 2,0% в год. Это означало, что страна вступила в период демографического перехода к современному, или рациональному, типу воспроиз­водства населения. Этот переход – от аграрного общества к индустриальному – завершился в стране только в 60-е годы XX в.